Как известно, биохимическая пересадка памяти потерпела в своё время сокрушительное фиаско (по крайней мере, будем говорить, чисто финансовое). Однако означает ли это, что сама эта мнемотрансплантационная проблема тоже уже снята с повестки дня? Отнюдь! Спросите, почему? Да потому что все наблюдаемые ныне потуги олигархов обрести столь вожделенное для себя бессмертие неумолимо натыкаются на закон экспоненциального роста объективных трудностей в борьбе за каждый дополнительно прожитый год. То есть, по теории-то, омолаживаться, в принципе, возможно; но только вот каких фантастически неисчислимых затрат это будет стоить!.. Причём общая картина усугубляется здесь еще и тем, что возлагавшиеся некогда надежды на применение зародышевых стволовых клеток, как совсем недавно выяснилось, тоже в итоге себя не оправдали. Ибо в ходе целенаправленных экспериментов Арнольда Каплана (не говоря уже о весьма обширной клинической практике) чётко было показано, что инородные клетки в новом для себя организме не размножаются, а всего лишь потенцируют несколько подутраченные репаративные способности самого реципиента. То есть с адекватной компенсацией возникающих в старости дефектов стемотерапия действительно справляется неплохо, но вот уже сугубо омолаживающие функции приписывать ей, пожалуй, было бы опрометчиво.
Так что при таких не очень-то благоприятствующих обстоятельствах единственной спасительной соломинкой в руках “homines morituri” может стать разве что лишь пересадка памяти от предка потомку. Но и тут нас, увы, поджидает немало довольно-таки скользких подводных камней…
В частности, давайте попробуем разобрать ситуацию, получающуюся при решении данной задачи, что называется, в лоб. Возьмём, к примеру, в качестве удобоприемлемой модели банальную лабораторную крысу. Тогда некую предельно упрощенную схему опыта с ней можно представить себе следующим образом: выработка условного рефлекса – подбор подходящего животного-реципиента – локализация донорских нейронов гиппокампа – трансплантация нервной ткани от донора к реципиенту – индуцирование новообразованных синаптических связей – экспрессия нейрофизиологического коррелята долговременной памяти – воспроизведение привнесенных поведенческих рефлексов у животного-реципиента. То есть на первом этапе необходимо выработать у крысы-донора пару стандартных условных рефлексов с безусловным подкреплением. На втором – осуществить при помощи стереотаксической техники и специального микроинструментария пересадку нервных клеток от донора в отдельные участки гиппокампа и лобно-височных доль неокортекса животному-реципиенту. На третьем (после частичного заживления ран) – идентифицировать пересаженные нейроны путём иммуногистохимического анализа – с использованием при этом позитронно-эмиссионного томографа и различных иммунофлюоресцентных методик; а также определить степень их жизнеспособности и функциональной активности. Ну и, наконец, на четвёртом, заключительном этапе остаётся, пожалуй, лишь зафиксировать соответствующие поведенческие реакции реципиента, которые должны, по идее, если и не совпадать, то уж, во всяком случае, заметно коррелировать с бывшими донорскими реакциями.
Казалось бы, всё чётко и ясно – только бери и делай!.. И всё же в этой экспериментальной схеме налицо 2 очевидных просчёта. Причём если один из них – концептуальный, то второй уже – сугубо практический. Прежде всего необходимо отметить, что природа в ходе своей тернистой полифакторной эволюции создала у всех живых существ по несколько видов памяти, во многом к тому же дублирующих друг друга. И тем не менее по очень редко встречающимся случаям тотальной амнезии логично всё же предположить, что какая-то одна память здесь является заведомо ведущей. Ибо при ее повреждении человек зачастую становится совершенно беспомощным, как забытая в поле травинка. Причём, кроме всего прочего, у него куда-то исчезает и столь привычное для каждого из нас эмоциональное восприятие окружающей действительности. Таким образом, становится понятно, что именно эта «экзистентная» память должна быть основной рабочей мишенью нейрохирургов-трансплантологов, претендующих на полноценную пересадку «Я» от одного индивида к другому. Всё же остальное просто-напросто банально ускоряет процессы обучения (как в достопамятных опытах с планариями или теми же золотыми рыбками).
Но это лишь одна причина неэффективности вышеописанной схемы. Вторая же заключается в том, что пересаженные от другого организма нейроны, как правило, будут иметь и иные иммунологические характеристики. А значит – весьма активно отторгаться кроволимфозацитной системой реципиента. Правда, можно, конечно, попытаться подавить её разного рода супрессорными фармакопрепаратами, но ведь сама-то суть от этого не изменится, поскольку применительно к человеку подобная лечебная тактика уже, ясное дело, практически непригодна.
То есть опять, как видим, на нашем изыскательском пути хитромудрая царица-природа поставила очередное уж очень труднопреодолимое препятствие. Так-то оно так, но неужто во всём цивилизованном мире и в самом деле не найдётся хотя бы одного отважного энтузиаста, дерзнувшего всё же вырваться из этого зловещего творческого тупика?!..
Что ж, именно такую вот как раз задачу поставили перед собой 3 года назад сотрудники Киевского института научного прогнозирования. Поставили – и сразу же приступили к делу, проведя ряд интересных экспериментов на мышах, кошках и собаках. Суть их в том, что клетки «экзистентной» (т.е. непосредственно связанной с эмоциями) памяти подсаживались не взрослой особи, а эмбриону. А поскольку на первоначальных стадиях развития абсолютно у всех млекопитающих еще отсутствуют защитно-иммунологические барьеры, то такие чужеродные, казалось бы, клетки успешно приживались и становились впоследствии стопроцентно «своими», неся с собой к тому же и полную информацию о жизни умершего предка. Причём эти успешные опытно-лабораторные данные многократно потом еще для пущей верности перепроверялись как функциональными диагностами, так и этологами (специалистами, изучающими поведение животных), – и всякий раз априорная, а подчас и просто огульная критика неминуемо сменялась в итоге искренним удивлением. Потому как практически все подрастающие зверьки сразу же уж очень как-то доверчиво начинали вдруг относиться к своему нынешнему «хозяину», которого прежде-то и в глаза никогда не видели: радостно виляли хвостом, тыкались мордой в подбородок, явно отдавая предпочтение перед тем, кто их на самом деле воспитывал с детства. Ибо, как нетрудно догадаться, именно этот «хозяин» навсегда запечатлелся в памяти предыдущего животного, пожертвовавшего ради науки своё «Я» реципиентному эмбриону. Причем подобная передача памяти из поколения в поколение, как показывает практика, вообще не знает видимых границ. Ибо сам по себе плод, плюс ко всему прочему, воздействует на подсаженные извне нейроны еще и в омолаживающем плане. Тут важно только знать, какие именно мозговые клетки следует извлекать, и куда их потом трансплантировать. Однако это уже составляет предмет авторского ноу-хау.
Самое же главное, что посредством подобной данной методики полностью нивелируется прежняя психологическая пропасть между жизнью и смертью. То есть любой человек сможет, просто как бы очнувшись от глубокого сна, продолжать, как ни в чем не бывало, счастливо и с пользой для окружающих жить «по новому кругу».
Э. А.
* * *
А теперь, думается, самое время привести компетентный комментарий по этому поводу главного научного сотрудника Института теоретической и экспериментальной биофизики РАН Харлампия Тираса:
Преждевременная наука
В своей знаменитой «нобелевской» речи провозвестник этологии Конрад Лоренц сказал, что в науке свое время полезно опережать лишь на лет этак пятнадцать-двадцать. Тогда у вас действительно есть реальный шанс узнать, были ли полезны кому-нибудь ваши идеи. Если же вы опередили свое время на целый век, то даже этой малости судьба вас – увы - лишает…
Есть масса примеров того, как рано высказанные идеи оставались неиспользованными в течение длительного временного периода. Достаточно вспомнить в этой связи хотя бы проект вертолета, найденный в бумагах Леонардо да Винчи. И вот как раз история, описанная в статье Э.Э. Ашшурского, тоже, несомненно, относится именно к таковым.
Напомню: где-то уже ближе к закату минувшего тысячелетия у всех у нас внезапно прорезался светлый лучик надежды относительно понимания истинной природы человеческой памяти. Действительно, если принципиально стало ясно, что генетическая память записана на массиве ДНК, то почему б не представить себе, что ситуативная память, формирующаяся в течение всей жизни данного человека, не может сохраняться на очень похожих, но всё же куда более лабильных молекулах РНК?! Однако, как оказалось, простота идеи не всегда свидетельствует о ее правильности, - и эта донельзя знакомая мысль снова и снова приходит на ум, когда пытаешься проанализировать результаты почти сорокалетних попыток «лобового» решения пресловутой проблемы памяти.
Но прежде чем обратиться к самой технологии пересадки, подумаем здесь всё же о том, насколько, тем не менее, выросло наше знание биологии за последние полвека с момента открытия первичной структуры ДНК! Ведь фактически именно за эти годы была создана молекулярная генетика, а кроме того, получили своё дальнейшее развитие многие новейшие разделы биохимии и нейрофизиологии… Так что поневоле хочется «снять шляпу» перед этими мужественными людьми, которые настолько значительно опередили свое время. Ибо на сегодняшний день трудно, ей-богу, даже хотя бы примерно предположить, когда же мы ещё сможем так же успешно, с новыми экспериментальными данными на руках, повторить подобные результаты. Ведь без использования модных нынче нанотехнологий, без работы на уровне живого биологического организма (с минимальными нарушениями его структуры) здесь, мне кажется, уже не обойтись!..
В общем, окончательная точка в этих хитроумных научных перипетиях еще отнюдь не поставлена. И – поверьте мне - именно нейробиология памяти непременно еще станет источником новых потрясающих сенсаций III тысячелетия!
Опубликовано в еженедельнике «ВВС» №94 за 2008 г., а также (под названием "Память предков") в журнале "Природа и человек" №4 за 2009 г.
Comments